виновных в измене родине и предательстве революции»[151]. Были арестованы 800 большевиков, включая Каменева и Троцкого. Ленина найти не могли. С его бегством в Разлив на партийном хозяйстве остался Сталин. Коба уже не вернется в холостяцкую квартиру Молотова и Залуцкого, он прочно осядет у Аллилуевых. Зато его комнату займет Тихомирнов, до июля возглавлявший большевиков Казани.

РСДРП(б) могли легко добить. Но этого не произошло. В глазах руководителей Совета большевики были не врагами, а скорее заблудшими друзьями. А Временное правительство захватили еще более тревожные дела. Германская армия перешла в наступление, получившее название Тарнопольского прорыва. Принявший командование юго-западным фронтом генерал Корнилов сообщал: «Армия обезумевших темных людей, не ограждавшихся властью от систематического развращения и разложения, потерявших чувство человеческого достоинства, бежит. На полях, которые нельзя назвать полями сражений, царят ужас, позор и срам, которых русская армия еще не знала с самого начала своего существования»[152]. Керенский получил диктаторские полномочия, став министром-председателем, военным и морским министром. Поселился он в Зимнем дворце, где работал за столом Александра III и спал в его же кровати.

Большевики оказались в весьма интересном — полулегальном — положении. То есть власть их вроде бы как преследовала. Но при этом вроде как не замечала. 13–14 июля Молотов принял участие в совещании ЦК, ПК, военной организации, Московского городского и окружного комитетов РСДРП (б). Ленин прислал тезисы, в которых партии предлагалось отказаться от своего главного лозунга — «Вся власть Советам!» и готовить вооруженное восстание[153]. Борьбу за ленинскую линию возглавили Свердлов и Молотов, но проиграли[154].

16 июля большевики якобы нелегально возобновили занятия второй Петроградской конференции, прерванные событиями начала месяца. На выступавшего с докладом от ЦК Сталина набросились и слева, и справа. Молотов, как и Сталин, защищал ленинскую линию:

— События 3–4 июля толкнули Советы на путь контрреволюции, и наше отношение к Советам не может быть прежним. Акт о разоружении рабочих подписан Церетели и Керенским. Большевикам ставят ультиматум: или подчинитесь или долой из Советов!.. Мы не можем бороться за власть тех Советов, которые предали пролетариат[155].

Но Сталин и Молотов оказались в меньшинстве. Лозунг «Вся власть Советам!» был снят только на VI съезде РСДРП(б), проходившем 26 июля — 3 августа. Молотов впервые был делегатом съезда партии. Сколько их еще будет… С организационным докладом ЦК на съезде выступил Яков Свердлов. Его, как писал Луначарский, отмечало «совершенно исключительное, необъятное знание всей партии и десятка тысяч людей, которые составляли эту партию и, казалось, были насквозь им изучены»[156]. С апрельской конференции численность партии утроилась, делегаты представляли четверть миллиона членов. Формально включились в партию межрайонцы — Троцкий, Иоффе, Урицкий, Рязанов, Луначарский, Мануильский, Карахан и др.

По указанию Ленина с политическими докладами на съезде выступили сразу двое. О войне и международном положении говорил Николай Бухарин — сын московского учителя, на пару лет старше Молотова, тоже не закончивший экономическое отделение, правда, в Московском университете. С 1911 года он жил в Ганновере, Вене, Лозанне, Стокгольме, Копенгагене, Нью-Йорке. Невысокого роста, подвижный, рыжеволосый, с редкой бородкой на мальчишеском лице и серо-голубыми глазами под высоким лбом. Блестящий публицист и оратор, он был суперрадикалом, но на VI съезде выступал как сама сдержанность: увы, Россия как очаг революции временно прекратила существование. Второй доклад — о задачах партии — делал Сталин, приходивший к другим выводам: «Мирный период революции кончился, наступил период немирный, период схваток и взрывов»[157]. Вывод — пора брать власть. Молотов на стороне Сталина:

— Революция не закончена, так как крестьяне не получили земли и мира, и эти вопросы теперь мирно решить невозможно… Советы, оставаясь в оппозиции, будут леветь на словах, но нам на деле надо указать единственный выход из создавшегося положения — диктатуру пролетариата и беднейшего крестьянства[158].

Молотов позднее давал оценку результатам VI съезда: «В соответствии с новой политической обстановкой в стране VI съезд партии, начавшийся в конце июля, определил новые пути перехода власти от буржуазии к рабочему классу, взяв курс на восстание, на насильственное свержение господства буржуазии… В массах все более заметно нарастал перелом в политических настроениях. В Петрограде, Москве, в других городах советы стали уходить из-под руководства меньшевиков и эсеров. Неуклонно укреплялись позиции большевиков в советах, профсоюзах, фабрично-заводских комитетах и других массовых организациях. Однако центральные органы советов, избранные на первом съезде советов, оставались в руках эсеров и меньшевиков»[159].

Послесъездовские недели посвящены выборам в Советы. Вместо запрещенной «Правды» стал выходить «Рабочий и солдат». Пролетарий со «Старого Леснера» Свешников писал: «Я помню, как перед “корниловскими днями” наш Центральный комитет и центральный орган партии “Правда” основали свои штабы на Выборгской стороне по Финляндскому проспекту в доме № 6, занимая небольшие комнатки за № 4 в третьем этаже. В одной из них обретался тов. Вячеслав Молотов (Скрябин), обложенный всякими газетами и вырезками, в другой — Мария Ильинична (Ульянова), собиравшая рабочие письма в “Правду”»[160]. В ходе частичных довыборов большевики, добавившие к титулу единственной оппозиционной партии еще и ореол гонимых, заметно увеличили представительство в Петроградском совете, который из изрядно потрепанного и закрытого на ремонт Таврического дворца переселился на окраину города — в Смольный. На выборах в гордуму большевики получили 33,5 процента голосов, эсеро-меньшевистский блок — 37,5, а триумфаторы Февраля, кадеты, — 2 процента.

Лидеры эсеров и меньшевиков, видя проседание своих позиций в рабочей среде, начали кампанию за реабилитацию участников «дела 3–5 июля», которых начали выпускать из тюрем. Одновременно и либералы, и консерваторы потянулись к твердой руке, которая угадывалась только у главнокомандующего — генерала Корнилова. Нет сомнений, что во имя спасения страны и армии он готов был поменять правительство, вырезать большевиков и разогнать Советы. Но Советы оставались основной политической опорой Керенского, а Корнилов — главным претендентом на власть. На словах разделяя призывы к наведению железного порядка, министр-председатель сознательно спровоцировал конфликт с Корниловым, обвинив его в государственной измене, что подвигло генерала к бунту. К столице стал выдвигаться корпус генерала Крымова. Большевики и мечтать не могли о столь благоприятном для них развитии событий: организуя оборону от Корнилова, само правительство и Совет должны были привести в движение массы рабочих и солдат. Совершенно открыто большевики вооружили рабочие дружины, с государственных складов им было выдано 40 тысяч винтовок. «Та армия, которая поднялась против Корнилова, была будущей армией октябрьского переворота»[161], - справедливо замечал Троцкий.

Корнилов сдался. Керенский принял пост главнокомандующего. Большевики стали героями дня. 31 августа